Наш старый добрый двор - Страница 86

Минас чувствовал, как время от времени вздрагивает спина Герберта.

— Нельзя плакать! — сказал он. — Ты же солдат, Герберт!

— Мне страшно…

— И мне страшно. Но плакать нельзя. Они не должны видеть, что кто-то из нас заплакал… Тебе сколько лет?

— Пятнадцать… Почти…

— Ты правда решил перейти к нам? Для этого спрятал листовку?

— Да… Мне очень захотелось домой, когда я услышал того… который говорил от вас. Он немец, и я поверил ему. Он ведь немец?

— Немец. Его зовут Карл Зигль. Запомни, Герберт, это имя, он замечательный человек, Карл Зигль. Его родители были коммунистами. Их казнили ва… — он хотел сказать «ваши», но поправился: — Их казнили гестаповцы.

— В гестапо многих казнили. За измену Германии.

— Ты так думаешь?

— Я не знаю. Нам так говорили.

В глубине главного штрека послышались крики, смех и ругательства. По своду метнулся голубой луч света.

— Они идут! Они идут за нами!

— Пусть идут, Герберт. Не бойся, мы же вместе…

Потом раздался крик Майера:

— Эй там! Стойте! Назад, ко мне! Быстро!

Идущие остановились, недоуменно затоптались на месте.

— Кому сказал, сюда?! Что вы там застыли?..

Когда они подошли, Майер построил их, повел обратно в штрек, где были сложены ящики.

— Наверное, есть еще колбаса или остался шнапс, — сказал кто-то из идущих сзади.

Но Майер не принял шутку; он мрачно шагал впереди, держась за ствол висящего на шее автомата.

— Солдаты! — сказал он торжественно после того, как все расселись в узком и длинном, словно пенал, штреке. — Небезызвестный вам Фриц Нойнтэ только что совершил предательский поступок. Угрожая мне, вашему отрядному фюреру, оружием, он потребовал сохранить жизни врагам Германии. Сейчас Нойнтэ, нарушив приказ, отправился якобы к командиру. На самом деле он трусливо дезертировал.

— Как дезертировал?!

— Фриц Нойнтэ, кавалер Железного креста, струсил?!

— Прибить его как собаку!..

— Солдаты! — Майер вскочил на ящик из-под продуктов. — Я призываю вас к действию. Пять человек во главе с тобой, Тимман, должны настичь его и вернуть сюда. Далеко ему не уйти. Я остаюсь здесь, как мне было приказано. Потом будет суд. Мы сорвем с Фрица Нойнтэ Железный крест, которого он больше недостоин, и повесим этого ублюдка вместе с теми двумя. Перекладина достаточно длинная, места хватит для всех трусов и отступников…

Нойнтэ шел, спотыкаясь о рельсы. Далеко впереди светлел позолоченный солнцем овал — выход из штольни.

Сейчас Фриц выберется из нее, подойдет к командиру и расскажет ему все.

Командир очень нравился Фрицу. Светловолосый и светлоглазый, сильный и, наверное, бесстрашный. Именно таким рисовался в воображении Нойнтэ его погибший много лет назад отец.

Командир справедлив, он при всех обозвал Гуго Майера клистирной трубкой, а потом еще и кретином, когда тот сунулся не в свое дело и стал распоряжаться при переноске ящиков с дороги в штрек. И заставил его таскать их наравне с другими…

Герберт Траубе был единственным добрым товарищем Фрица. Они познакомились давно — мать Траубе каждое рождество приходила в приют, приносила сиротам корзину со сластями. У нее был небольшой кондитерский магазинчик невдалеке от школы.

Несколько раз фрау Траубе забирала Фрица на каникулы, и они вместе с Гербертом уезжали в деревню к его деду. То были самые лучшие дни в жизни Нойнтэ.

И потом еще Герберт был тезкой Норкуса, героического Норкуса с картины, висящей над кроватью Фрица…

Под сводом штольни тянулись два тонких кабеля. Подвешенные ко вбитым в скалу крючьям, они двумя разноцветными нитями, синей и красной, уходили к выходу. Нойнтэ не обратил на них внимания, он был целиком погружен в свои мысли.

Тот русский мог убить его. Всего секунда, и нож, ударив в бок, прошел бы к сердцу. Всего секунда…

Но русский не сделал этого. Почему?.. Почему он не сделал этого и теперь, связанный, лежит там, в конце главного штрека, вместе с Гербертом?..

Фриц вынул из ножен лезвие. «Все для Германии», — было вытравлено на нем готическими буквами.

Это был нож русского парня. Немецкий нож из золлингеновский стали. Фриц его приставил несколько минут назад к тощему животу Гуго Майера…

Тонкие кабели тянулись над головой, провисая в промежутках между крючьями. По одному из них, по красному, невидимая мгновенная неумолимая сила за тысячную долю секунды пронеслась от взрывного механизма до взрывателей, расположенных по всей длине главного штрека.

Громадная горячая ладонь толкнула Фрица в спину, сбила с ног. Вихрь пронесся над ним; плотная каменная пыль погасила далекий солнечный овал — выход из штольни.

* * *

Вальтер выглянул из-за козырька укрытия. Клубы серой пыли сползали по склону. Вход в штольню курился и был похож на рот, раскрытый в немом крике. Гора кричала, звала на помощь; отчаянный крик, не услышанный никем, клубился, стекая вниз, в заросли молодого дубняка.

— Вы были правы, — сказал Петцолд, — когда говорили им, что служба продолжается. Они и мертвые послужат Германии, когда спустя годы будет вскрыт этот тайник. Герои, пожертвовавшие собой ради будущего нации, доблестные защитники фатерлянда, презревшие смерть, найдут и более впечатляющие слова, не так ли, Вильгельм?.. Останки захоронят с почестями, сложат легенды, и не родившиеся еще сегодня солдаты будут вдохновляться их примером… Помните слова покойного фюрера?.. «Я освобождаю вас от химеры, имя которой — совесть!..»

— Простите, но мне сейчас не до цитат и не до размышлений о будущем, — Вальтер едва сдерживался, чтобы не послать этого философствующего болтуна ко всем его прародителям.