Наш старый добрый двор - Страница 71

— Мы здесь, Жора! — кричал Ива, пробиваясь через толпу. — Здесь мы, у седьмого вагона!..

Отправление поезда задерживалось, на выходной стрелке упрямо горел красный глаз семафора. Устав плакать, мадам Флигель принялась что-то сердито выговаривать Рэме, и та слушала ее не перебивая, все поглаживая по плечу.

— Без мест останетесь, ни одного свободного уже нет! — кричал Иве и Минасу Ромка.

Он успел занять верхнюю полку и теперь лежал на ней, выставив голову в приоткрытое окно.

— Где ты положил хачапури? — в который раз спрашивала его мать.

— Нигде. Я съел их, пока теплые были…

Родители Минаса без конца клали в его вещмешок свертки и кулечки, вынимали их обратно, перекладывали. На каждом была наклеена бумажка с указанием, что за снедь в свертке и в какую очередь она должна быть съедена. Минас смущенно переминался с ноги на ногу, плохо намотанные портянки натерли ему под лодыжками, гимнастерка жала в плечах.

Наконец раздался пронзительный свисток. Паровоз ответил басом, и сразу потух красный глаз семафора, зажегся зеленый.

«Зеленый цвет прекрасен, это цвет надежды», — любил повторять Ивин отец.

Вот он стоит сейчас на перроне, его отпустили с завода проводить сына, и он впервые привинтил к лацкану пиджака свой орден. А рядом мама. И не плачет, молодцом держится! Ива сделал шаг к подножке вагона. Что-то еще должно было произойти? Обязательно должно. Но что?..

Он оглянулся, словно ища ответа. И тут к нему подошла Джулька. Протянула коробку из белого картона.

— Это тебе на дорогу, — сказала она.

— Спасибо, только зачем?.. — начал было Ива.

Но Джулька прикоснулась к его губам пальцами, как бы заранее не соглашаясь со всеми этими ненужными словами, которые некогда говорить сейчас, за секунду до отхода поезда. Не надо забывать, куда едут в этом поезде, не надо тратить время на вежливые слова…

Прозрачные Джулькины глаза были совсем рядом, Ива смотрел в них не отрываясь.

Забравшиеся в вагон оркестранты продолжали играть, выставив в окна свои трубы, кричала что-то мадам Флигель, но Ива ничего не слышал, он смотрел в Джулькины глаза.

— Я буду ждать тебя — сказала она и поцеловала Иву в губы. При всех, не стесняясь — это же была Джулька.

Поезд тронулся, Ива вскочил на подножку. Джулька пошла рядом. Красивая и независимая, она шла, держа Иву за руку.

Но поезду было некогда, он вез солдат и поэтому спешил. Джулькины пальцы выскользнули из Ивиной ладони. Мелькнули последние столбы вокзального перрона.

— Я буду ждать тебя!..

* * *

Ива часто вспоминал проведенную в пути неделю, что навсегда отделила его от привычной домашней жизни. Все в этой жизни казалось устойчивым и понятным, и можно было с уверенностью предсказывать события, которые произойдут завтра или послезавтра. И, самое главное, вокруг Ивы находились одни и те же люди, хорошо знакомые и не очень, но всегда было понятно, что следует ждать от каждого из них, а чего ждать не следует. Соразмерно с этим знанием строились отношения, и все было в них объяснимо и ясно.

К тому же надо добавить еще одно немаловажное обстоятельство: Ива ни разу за свои восемнадцать лет никуда не уезжал один. До войны он ежегодно отправлялся с родителями к бабушке, в маленький приморский городок, и на этом, пожалуй, весь его небольшой опыт путешественника исчерпывался.

А путешественнику опыт необходим. Совершенно неважно, что это за путешественник — первопроходец, пробирающийся по сибирской тайге или амазонской сельве, или просто человек, едущий в бесплацкартном вагоне обычного пассажирского поезда.

Уже потом, по прошествии времени, Ива понял, что восемь дней, проведенные им в дороге, сделали из него совсем другого человека, куда более решительного и предприимчивого. Даже вернись он сразу после этих восьми дней домой, его просто не узнали бы.

Опыт путешественника — это не сведения, почерпнутые из справочников, и не советы бывалых людей, а прежде всего практика. «Я не могу попробовать для вас яблока, — как говорят в таких случаях англичане. — Яблоко каждый сам должен пробовать для себя…»

А вот Ромка, который тоже никогда и никуда не уезжал из дома один, опыт путешественника имел. Видимо, врожденный. И нюх тоже.

— Слушай, — приставал он к Иве, — что тебе там Джулька дала, что за коробка?

В коробке из белого картона оказалось двенадцать пирожных. Раскрыв ее, Ива ахнул — до того они были великолепны.

— Ва! — поразился Ромка. — Ты посмотри, что придумала! — И добавил с нескрываемым упреком: — Сестра называется! Такие пирожные по пятьдесят рублей штука в коммерческом магазине стоят! А что она мне на шестьсот рублей там купила? Ничего!.. Хорошо, что у тебя сестры нету, Ивка, на черта эти сестры сдались!

Ива почувствовал себя неловко — злополучные пирожные могли, чего доброго, стать причиной разлада между братом и сестрой. Но Ромка рассудил иначе.

— Очень повезло, что она так в тебя влюбилась, — заявил он. — Иначе эти пирожные сейчас кто-нибудь другой кушал бы, а не мы.

— Да, да, конечно, — спохватился Ива. — Давайте, ребята, берите. Минас, чего ж ты?

— Два отложим, — продолжал Ромка, выбирая пирожные поменьше. — Даже три. Кубику отнесем для Рэмы, ну. Остальное как раз по три штуки получается…

В вагон к Кубику ходили по очереди. Вначале пошел Ромка с пирожными, а Ива с Минасом сторожили завоеванные полки. Потом Ромка остался караульщиком, отказавшись от помощи Минаса.